Вот бывает – и знаешь, что потом жалеть  будешь, а всё одно соглашаешься.
Не шибко хотелось Еремею крюк делать по пути в Зелёный мыс, но не смог попутчику отказать. Да и как попутчику. Конь-то был Матвея, соседа, что неподалёку от сестры жил, прям через огороды его забор стоял. И телега была его, на которой Ерёма на облучке сидел, сапогами покачивал.
Плевал ещё бывало, на дорогу, вздыхал. Потому как время шло, а дела сами собой не решались. А оно ведь как завсегда хочется? Чтоб проснулся ты поутру, а уж все ответы, на вопросы, что долго тебя маяли, в голове уж оформились, токма бери и делай.
С Матвеем они в Торжке сговорились, чтоб, значится, вместе отправиться. Оно и Ерёме сподручнее – своего коня он зятю оставил, тот к кузнецу обещал отвести, подковы сменить, а почтовых в Торжике не держали, гонцы, видать, редко сюда заворачивали.
Так вот на телеге-то всяко удобнее, чем пешком грязь месить. И веселей. Ну, оно кому как, конечно. Ерема по большей части молчал, а была б его воля и вздремнул. А вот Матвею, тому страсть, как поговорить хотелось. И про то, как гончара жена поросёнка покупала, да упустила, и тот юрко так меж рядами бегал, всем торгом ловили. И про драку, что день назад в переулке приключилась – не слыхал ли чего Еремей?
Еремей не слышал, поросёнка не ловил, но головой кивал согласно,  после чего Матвей переходил к следующему пункту повествования. Пока не добрался до слухов, что про скорняжий хутор на постоялом дворе перетирали.
[indent] — Так вот он и божился, ей же ей, прям, грит, перед лицом Пресветлой могу подтвердить, что глаза у них жёлтым светились, чистый камень смоляной, тот, что в реке моют.
Как огонь!
Тут Матвей махнул рукой, изображая свет, что светил из глаз у кого-то там, дёрнул в запале за вожжи, конь, ясное дело, стал прямо в луже, отчего Ерёма чуть с телеги не свалился и, наконец-то, вник в рассказ.

— Эт ты сейчас про какой хутор, слышь, сосед? Про скорняков что ли? Там дело нечисто?

Хозяин телеги, понукая коня вновь тронуться в путь, вжал голову в плечи.
— Ага, — смекнул Еремей. – Сам, значит, ехать побоялся, потому меня позвал?
Про то, что Матвей обещал старосте с хутора кожи выделанные забрать, разговор как раз на постоялом дворе шёл. Еремей, кроме выгоды подъехать, конечно, потому ещё согласился, что тоже захотел на шкурки посмотреть. А что, может глянется что тёще на воротник в подарок из родных краёв привезти.

Животное совершенно не разделяло их устремлений ехать куда либо, пришлось спрыгнуть  и пройтись рядом с телегой, пока Матвей вёл коня под уздцы.
— Что ещё рассказывали? – теперь уже и Ерёме любопытно стало. Понятное дело, что наврали с три короба, но дыму без огня не бывает, неладно что-то.
[indent] — Так ведь, разное. Про янтарь всё больше, что как отыскали неподалёку, так словно поветрие у них там прошлось… Пастуха, вроде недавно видали, что телят от хутора гнал. Не к нему, а наоборот, значит. Скотину, грит, жаль, а смотреть за ней некому. А как некому, коли там столько людей…
Недоговорив, Матвей обернулся, почёсывая затылок.
То, что они почти приехали, перво-наперво было и не увидать, а унюхать можно. Хотя Еремей и ожидал, что вонять будет намного сильнее – бывал он около кожевенной слободы в Зубцове, так там в иной день вонь от берега реки, где кожи вымачивали, чуть с ног не сбивала.
Рогатины, на которых шкурки сушились, все почти сплошь пустовали, что тоже настораживало.  А ещё тихо было, только обломок рогатины противно так, протяжно, с каждым порывом ветра поскрипывал.
Когда с дерева у моста сорвались вороны и, хлопая крыльями чуть не перед лицом, с мерзким карканьем пролетели мимо, Матвей остановился намертво.
[indent] — Я это…  тут подожду. Костёр разведу, коня напою. А ты может глянешь, что там и как, а?
Еремей пожал плечами и пошёл через мост. Дошёл до высокого забора, постучал в ворота. Тишь вокруг такая была, что впору в ушах звенеть.
— Не повымерли же вы все, — попытался он найти щель между досками, чтоб хоть заглянуть, что оно там, по ту сторону.
— Э-эй, хозяева! Есть кто живой? Что ж у вас собаки даже не бросаются.